Книга Отмеченный сигилом  - Дмитрий Миконов

Санданирка весьма умна и хитра – джарах не верил, что прямой вопрос о ее участии в тех событиях приведет к нужному результату. Скорее к очередной порции слез и обвинений в бессердечном отношении. И что делать? Выгнать ее из общины?

Дьякон перед смертью утверждал, что застал ссору госпожи Тавии и Ивы. Якобы знахарка была в бешенстве и отчитывала жену негоцианта как девчонку. О чем это может говорить? Как вариант – Ива ослушалась запрета и заглянула за ширму, где нашла те самые алхимические принадлежности. Или случайно застала Тавию за чем-то запрещенным. Ведь Фект сам организовал для жены отдельный угол в лазарете, чтобы та занималась якобы любимым делом.

Или Ива все знала, но молчала, не желая лезть не в свое дело. А в смертный час, как это бывает, решила высказать все свои претензии разом. Еще Дьякон говорил, что ему «было велено успокоить». Велено как подчиненному или как случайно зашедшему караванщику? Его и жену негоцианта объединяло общее дело или произошла череда нелепых совпадений? А что если Тавия покрывает Дьякона лишь как своего «спасителя»? Если бы знахарка решилась рассказать преподобному о ее «увлечении», реакцию монаха предугадать было не сложно: Мэтью никогда бы не допустил подобных заигрываний с Шуйтаром.

А что он сейчас может предъявить вдове? Он ведь и сам знал, как действовал бы на ее месте – просто свалил все на Иву. С мертвых ведь нет спроса.

– Так что вы мне хотели сказать, ваша светлость? – повторил свой вопрос Вортан, выудил из кармана фляжку и хотел было сделать глоток, но помедлил и нерешительно протянул ее негоцианту.

Изрядно отхлебнув из горлышка, Лаен передал ее обратно.

– Ива была добрым человеком и отличной знахаркой. Община будет всегда помнить ее.

– Это так, – согласился Вортан, тоже выпил и погрустнел.

– Мне тоже приходилось терять дорогих сердцу людей. Во всем произошедшем в любом случае виновны баронесса и ее приспешники.

– Я понимаю это. И больше всего на свете хочу добраться до нее. Но как это можно сделать?

– Наберись терпения, Вортан. Мы обязательно что-нибудь придумаем.

– Мы? Спасибо, ваша светлость.

– А сейчас иди поспи пару часов, потом найди старшего приказчика. У нас много чего произошло, пока ты… искал утешения в браге.

– Больше такого не повторится, – пообещал капитан. – Сейчас я вижу – вы человек слова. Еще раз простите за… синяк под глазом.

Кряхтя, капитан кое-как поднялся и ушел к себе. Лаен осторожно прикоснулся к пылающей коже. Встреча с графом Дейрио обещала быть весьма необычной.

– Господин негоциант, – к нему осторожно подошла Сата, которая неформально представляла женскую часть общины. – Простите, что… мм… отвлекаю. У меня для вас сообщение.

– Сообщение? От кого там еще?

– От госпожи Тавии. Она просила передать вам, что больше не может находиться в унизительном положении. Простите, это ее точные слова, и просит не сожалеть о ее уходе.

– Уходе?.. – тупо переспросил Лаен.

– Госпожа еще поздним вечером наняла в городе повозку с кучером, загрузила вещи и уехала.

Такого поворота негоциант никак не ожидал.

Интерлюдия

Сквозь дым солнечный диск казался гораздо мельче, чем обычно, и почти не слепил глаза. Задрав голову и по привычке сунув в рот кончик пера, писарь городской управы вновь принялся рассматривать отливающее золотом светило, которое купалось в клубах дыма и здорово смахивало на начищенный медяк. Нет, скорее на настоящую полновесную лиру, которую так и хотелось сунуть в карман. А куда еще в Пытлинках прикажете смотреть? Не на голытьбу ведь? У-у-у!.. Достали, мерзкие рожи!

Сегодня здесь было безопаснее, чем в императорских покоях. Писарь вначале от нечего делать пытался считать пробегающих мимо патрульных, но сбился уже на пятом десятке. Отвлекли монахи. Серые как раз вытаскивали из разоренного кабака останки какой-то твари, похожей на змею с руками и обугленной зубастой пастью.

– Кос-те-ед, – проговаривая вслух, записал парень, как называли монахи промеж себя это существо. Потом на всякий случай внимательно осмотрел тварь и даже сделал пару зарисовок. Мало ли, вдруг начальству понадобится…

– Слышь, дядь!

– Чего надо? – обернулся писарь и заметил подле себя толстого коротышку в кожаной сбруе. – Не подам!

– И не надо, – обиделся толстяк. – Слышь, дядь, а что случилось-то? Петуха огненного пустили?

– Тебе вот доложиться забыли! – подначил писарь. – Шуруй отседова.

– Так я помочь хотел… – протянул коротышка и дернул себя за губу. – Вижу, вы важный такой, с бумажкой. А я тут неподалеку в норе живу, близко, даже дверь питейной видно, если на цыпочки привстать. Ну, раз помощь не надобна…

– Так, стоять, не дергаться! Чего видел, рассказывай с самого начала. – Писарь насторожился и приготовил перо. – Врать-то не горазд, надеюсь?

– Как можно, начальству-то?! – поразился пузан и приложил к сердцу ладонь. – Лежу я, значит, а бок холодит сильно, моей-то бабы нет рядом, на заработки ушла. Каждую ночь ходит, проклятая. И вдруг чувствую, не могу больше. Пора!

– Чего пора?

– Как чего? По нужде выйти. Не в доме же гадить. Хотя всякое бывало…

Лицо писаря стало пунцовым.

– Вы же сами сказали – с самого начала! Так вот, не перебивайте, а то заново начать придется. Выхожу на двор, и только штаны приспустил – вижу: возле питейной люди ходют!

– Так где им еще ходить-то?! Ты за дурака меня держишь, что ли?

– А с ними… – как ни в чем не бывало продолжил коротышка, – атаман Трустино!

– Вот с этого и надо было начинать, – подобрался парень и зачиркал пером. – Это ты верно подметил: помер атаман в питейной той, а ты – свидетель, стало быть… Как звать-то?

– Гуз… – Толстяк внезапно осекся и потер переносицу.

– Ну? Гуз… А дальше?

– Гуз, ваша светлость, и все. Так и кличут.

– Так и запишем. Гуз ви-дел атама-на Трус-тино… – приговаривал писарь, старательно выводя строчки. – Во сколько видел?

– Где-то в полночь, ваша милость. Умер атаман, значит, ага… А много кого еще схоронить пришлось?

– Порядком, – кивнул парень. – Дальше давай.

– Ну, пока я дела свои делал… Затянулось, в общем, все: холодно у нас тут, сами понимаете… А тут смотрю – еще люди в питейную так и прут! Так и прут!

– Что за люди? В каких одеждах? Или в доспехах были? Может, узнал кого? – зачастил писарь, уже предвкушая звонкую благодарность от начальства. Выходит, не зря сегодня солнце золотой лирой грезило!

– Дык, темно же было, а они темные все, сущие каторжане! Человек десять… нет, два раза по десять, точно так.

– Темные? – удивился парень. – Санданирцы, что ли?